«Я думаю о нем…»

27 июля Марису Лиепе исполнилось бы 75 лет
Илзе Лиепа вспоминает дни и часы, проведенные с отцом, как прекрасный сон. 22 года прошло с его смерти, а боль в душе все жива

В книге «Все о моем отце» (проект издательства АСТ и журнала «Сноб») из 36 воспоминаний известных людей о своих отцах это, пожалуй, самое воздушное, поэтичное. Каждый фрагмент – как стихотворение в прозе или танец. Скорее, даже последнее, ведь написала его прекрасная балерина о своем отце, гениальном танцовщике. Можно предположить, что Марис Лиепа остался в памяти не столько как любящий отец (он покинул семью, когда Илзе была совсем девочкой), сколько как жесткий наставник. «Балет – это тысячи часов занятий у станка и столько же часов физической боли», — так он сам писал о ремесле, которому самозабвенно служил и которому призвал служить своих детей, Илзе и ее старшего брата Андриса. А ведь дочь много лет спустя призналась, что, доведись ей начать жизнь сначала, она, вероятнее всего, выбрала бы драматическую сцену! Значит, все эти бесконечные «тяни, тяни носок, Илзе, не давай себе послаблений!» лишь уводили девочку от истинного предназначения? Но нет. Все не так. Жизнь сложилась правильно и прекрасно. Спасибо отцу. Он для Илзе (она об этом пишет) был и остается прекрасным принцем, вечной радостью, самым лучшим человеком на свете!

Принц из лимузина
«Мы ждем возвращения отца с гастролей. Все, что вокруг него, ритм его жизни и он сам, — для нас праздник! И он никогда не обманул наших ожиданий.

Мы ждем его возвращения. Жаркий день: май?.. июнь? .. Это неважно.

Я и Андрис дежурим на балконе. И вот.. на нашу тихую улицу въезжает белая «Чайка» кабриолет. Мы еще не видим, но чувствуем, понимаем, что так появляется только принц в сказке или наш отец!

Кубарем скатываемся вниз с четвертого этажа. Лимузин тормозит у нашего подъезда. И из него в белом костюме, ослепительно элегантный, появляется наш отец! Мы с Андрисом пищим и визжим от нежности и восторга. Его лицо возбуждено. Он прекрасен! Он делает шаг и останавливает нашу возню вопросом, обращенным ко мне:
— Ты поступила в школу?
Он спрашивает, поступила ли я в балетную школу. Андрис учится там уже год. В этом вопросе все: выбор жизни, будущий круг интересов, судьба – ВСЕ! И все решается сейчас…

Винт огромной машины
Занавес взлетает вверх, и ложа бенуара №6, в которой я умираю от напряжения, и весь зрительный зал в мгновение слились в одно целое и отпрянули назад от волны огненной энергии, которая устремилась на нас от выхваченного прожектором отца.

Я никогда в жизни не волновалась больше, чем в тот вечер, когда мой отец танцевал последний в его жизни «Спартак».

…С того момента, когда в графике репетиций стала появляться строчка: «Спартак» — Лиепа», Андрис и я – оба уже артисты – были рядом с ним… Все происходило на наших глазах. И мучительная борьба со своим телом, которое нужно заново собрать и довести до пика формы. И бесконечный поиск новых актерских ходов. Он не вспоминал «текст» многажды танцованного спектакля; на наших глазах создавался новый рисунок… И этот Красс вобрал в себя все: и то, что ему, Марису Лиепе, сорок лет, всего сорок! Но когда тебе сорок, в этой сволочной (его слово) любимой профессии нельзя останавливаться, надо все время жить в ней. И что он чувствует в себе достаточно сил, чтобы победить все преграды, которые препятствовали его появлению на сцене Большого театра, и воспрянуть из небытия.

И еще он постарается закрыть глаза и забыть, что попал в винт огромной машины: театра, государства, времени. Машины, которая перемолола многих и уже перемалывает его. А сейчас она просто притормозила, дав глоток воздуха и надежду на долгожданный спектакль. Последний?

По-прежнему прекрасен!
Все рухнуло в один момент.
Выхожу из балетного зала, потому что он пуст и в назначенный час отца нет. Спускаюсь по ступенькам.

Он появляется вдали, у лифта. Енотовая шуба расстегнута, шапка, как на фотографии Сноудона. И выражение глаз такое же, как на этом снимке. Как будто заглядывает куда-то за грань или смотрит через тебя.

Идет – не торопится. Понимаю, случилось страшное. Произнес медленно.
— Мне… не дали… спектакль…
Голос задрожал.
-Тебе же дали…
— А теперь о-то-бра-ли…
Это был страшный удар.
Мы вышли из театра вместе. Снег блестел под театральным фонарями у первого подъезда. В машине его ждал друг: лаял и бился о стекло дворовый пес Кузя.

И все же, сделав один оборот, этот страшный еще раз затормозил, занавес взлетел вверх. Отец на сцене. Он по-прежнему силен и прекрасен.

В сцене рабов белой головой и красивым телом выделяется брат Андрис. Его все еще запихивают в кордебалет, хотя он давно уже премьер. Но сейчас – это чудо: они на одной сцене, в одном спектакле. Отец и сын…

Мера его любви
Мы прилетели в Ереван.
Накануне отец позвонил, попросил заменить заболевшую партнершу, станцевать с ним Болеро из «Дон Кихота» в правительственном концерте.

Здесь яркое солнце, море цветов на улицах. Как будто все радуется: «Я сегодня танцую с моим отцом!»

…В гостинице (конечно, лучшей в городе) слышу вопрос, обращенный к отцу:
— Вам и вашей партнерше удобнее, если номера будут близко?
— Нет! – артистично громко отвечает отец. – Нам один и большой!

Головы поворачиваются в нашу сторону… Отец наслаждался произведенным эффектом до тех пор, пока дамы за стойкой не заглядывают в мой паспорт и не находят фамилию Лиепа.

— Ах, это дочка! – облегченно вздыхают они. – Очень, очень рады!

Номер хорош, но мы спешим в театр. Выступление пролетело… Кастаньеты в его руках звенели то не много опережая, то догоняя меня. Я была партнерша, дама. Он завоевал мое внимание, окружал облаком своего мужского шарма, преподносил меня! И ни тени покровительственного тона! Это было… так здорово!

— Маленький, ты сегодня танцевала гениально
Это он сказал не сегодня.
Некоторое время назад я танцевала Мерседес в «Дон Кихоте». Он видел. После спектакля раздался телефонный звонок. Звонил отец.

-Маленький…
Сердце хранит это не как похвалу моим танцам, а как меру его любви.

Потом мы в гостях у друзей, Нурика и Эсмы. Едим армянскую похлебку и абрикосы. Нам очень весело.

Идем в гостиницу, ДЕРЖАСЬ ЗА РУКИ, И ХОХОЧЕМ ОТ СЧАСТЬЯ.

— Сколько ты съела абрикосов? Ха-ха-ха!
-Ты с какой стороны будешь спать? Посередине? Ха-ха-ха!
Так и заснули: мгновенно, в одной постели, от усталости и счастья.

«Здесь все его мысли…»
…Гостиница «Рига». 2010 год. Их окна моего номера виден шпиль Домского собора. Вид на оперу и парк.

Трамвай проехал… Он ездил этим маршрутом, смотрел в окошко и видел оперу так, как я сейчас ее вижу.

Здесь все обхожено его ногами: тропинки парка, улицы старого города. Кажется, вот он только завернул за угол. Здесь все его мысли, все мальчишеские мечты, влюбленности и любви.
Я не спешу.. Я одна… И я думаю о нем…»