«Большие» тайны Ступки

Богдану Ступке 27 августа исполнилось 70. Он столько переиграл и «начудил», что иным его подвигов хватило бы на десять-двадцать жизней!

Остались тайны в хрестоматийной судьбе великого актера? Оказывается, если секретные страницы и неизвестные роли, о которых не пишут в толстых талмутах лысые искусствоведу. Рассказывая о них, Богдан Сильвестрович, как правило, хитро щурится, лукаво посматривает и заводит свою фирменную ностальгическую шарманку…

Дед мороз по брехту
«Театральные критики ведут отсчет моих работ с 1960-го, когда на сцене Львовского театра имени Заньковецкой играл в спектаклях «Над голубым Дунаем», «Фауст и смерть», «Коллеги». А знатоки кино обычно вспоминают бандеровца Ореста Звонаря. Но не эти роли были первыми», — говорит Ступка.

А какие же, интересно? Оказывается, Богдан Сильвестрович как неугомонный творческий ребенок с ранних лет «Играл» — обезьянничал. Родился он подо Львовом в поселке Куликов. А когда переехали с семьей в 1947-м во Львов, то тут-то его детские артистические таланты и проявились во всей красе. Итак, первая его роль – Дед Мороз на новогоднем празднике. Ему было девять лет. Из всего многочисленного класса именно маленького Богданчика определили на столь ответственную работу. Он уже так старался…

А когда мама стала шить ему шубу для этой роли, он так вошел в образ, что днями напролет из него не выходил: надувал щеки, важничал, становился на цыпочки, колесом выгибал детскую грудь. На первом же утреннике Богданчика принимали на ура. Но, по признанию самого Сильвестровича, ему показалось, что публика перепугалась слишком грозного вида маленького Деда Мороза. И тогда юный актер совершил непредвиденный кульбит по еще неизвестной ему системе Брехта – отчуждение. Он сорвал ватную бороду и с вызовом сказал зрителям: «Не пугайтесь! Это же я, Богдан, а не Дед Мороз…» Публика растрогана, родители тоже.

«Первой ролью на профессиональной сцене в мои 14 стал мальчик-носильщик, которому надо помочь перенести гетмана Скоропадского… Понятно, роль без слов. Но какие партнеры рядом! Тогда во Львове гастролировал театр имени Станиславского, и приехали Евгений Леонов, Всеволод Якут, Евгений Урбанский. Но представляете, совсем не помню гетмана, которого пришлось тянуть через всю сцену», — рассказывает Ступка.

Пришли 60-е. В этот период Богдан Сильвестрович был конферансье джаз-банда «Медикус». Но как известно, тогда коммунисты рьяно боролись с «тлетворным влиянием Запада», и команду быстро разгромили! Их бичевали в местных «Окнах сатиры», обзывали буржуазными подпевалами. А Ступка как раз учился в театральной студии у выдающегося мастера Бориса Тягно. Так его оттуда чуть не выгнали, когда узнали, что Богдан «дает джазу».

Ну да ничего! Молодой Ступка не предал тогда свой бунтарский дух. Он бравировал в штанах-дудочках, взбивал на голове вызывающий кок. Однажды на него – непокорного – напоролась бригада дружинников, обнаружив непредусмотренного стилягу в Городе льва… Так он едва ноги унес. Правда, потом, естественно, пришлось подстричься, угомониться – как-никак впереди была большая сценическая жизнь.

Карающий меч Шекспира и Ступки
Недавно Богдан Сильвестрович рассказал еще один интересный случай. «В 1974 году главный режиссер в моей жизни – Сергей Владимирович Данченко – поставил шекспировского «Ричарда III». Спектакль был очень интересный. Даже московские критики сравнили львовскую трактовку образа Ричарда и московскую (там играл Михаил Ульянов). Писали, мол, Ульянов играет сердцем, а Ступка – нервами.

Вообще шекспировские трагедии издревле считаются в театре опасными… И актеры как бы заранее готовы к разного рода неожиданностям. Масса таких примеров в связи с «Макбетом»! А в «Ричарде» на собственном опыте испытал проделки Шекспира. Представьте, мой герой – король и интриган – на сцене ловко жонглирует мечом. Как в цирке! И вот в какой-то ключевой момент я чувствую, как этот меч буквально выскальзывает из моих рук и… И летит прямо в зал! Я цепенею на авансцене не в силах ничего изменить. А проклятое железо уже долетает едва ли не до середины партера. И в какой-то миг вонзается в пол – в миллиметре от рядом сидящей зрительницы! К счастью, оказалось, что там сидела знаменитая актриса, а не простая зрительница. И в последствии не я ее, а она меня успокаивала: мол, ты же понимаешь, это театр!»

В нем одновременно живут и джазист, и комик, и трагик. Есть в нем и нереализованный дар – страсть к хореографии.

«Моя жена Лариса, замечательная балерина, по сей миг хранит святую любовь к танцу, — рассказывает юбиляр. – Ведь она встречалась с потрясающими мастерами: Григоровичем, Ханум. Однажды застал ее на кухне рыдающей. Она, утирая слезы, смотрит какой-то балет Чайковского и говорит мне: «А ведь я когда-то могла сама танцевать под эту волшебную музыку, как давно был этот танец…» Как утешить? Вышел в другую комнату, разделся до плавок. А затем — пред ясные очи Ларисы… Беру ее за белы руки – и под музыку Чайковского мы начинаем танцевать двух уже немаленьких лебедей. Слезы высохли, и она в конце концов рассмеялась. И я подумал: хорошему танцору ничего не помешает, даже слезы жены». Тем более такой прекрасной жены как у меня, посвятившей всю себя – и мне, и нашему сыну, и нашим внукам. Никогда не ревновавшую меня к другим… Спрашиваете, были ли поводы? А вот об этом читателям знать вовсе не обязательно! Должна же быть у артиста хоть какая-то тайна…»